Кутырев Ю. Айно 16+

Журнальный гид

Юрий Витальевич Кутырев родился в 1963 году. Окончил филологический факультет МГУ имени М.В. Ломоносова. Преподавал русский язык как иностранный (Институт русского языка имени А.С. Пушкина, долгосрочные проекты во Вьетнаме, в том числе работа в Российском центре науки и культуры в Ханое по линии Россотрудничества). Под псевдонимом Георгий Проходцев опубликован рассказ «Как я стал охотником» в журнале «Литературная учеба». Живет в Москве.

Кутырев Ю. Айно : Повесть первой любви // Юрий Кутырев. – Москва. – 2023. - № 3. – С. 13 – 71.

Счастливые годы молодости, первая любовь, мечты и надежды… Все это было у каждого человека, и неважно, сбылось ли мечтаемое, завершилась ли страсть удачным браком, - воспоминания всегда вызывают светлую ностальгию.

Юрий Кутырев захватывающе и без прикрас описывает студенческие годы учебы на филфаке МГУ, поездки всем курсом на уборку картошки и, конечно же, любовь к прекрасной, недосягаемой финской девушке Айно.

Предлагаем вашему вниманию отрывок из повести:

С русским у брата всегда было плохо. Трояк из четвертей переползал в годовую оценку и грозил попасть в аттестат. За любое сочинение из-за грамматических ошибок, которые Мишка ляпал во всех не только ожидаемых, но и трудно вообразимых местах, он мог схлопотать пару. Двойка за сочинение на вступительных это не студенческая жизнь — лекции, семинары, сессии, портвейн в общаге и песни под гитару, — это армия. А в армию парня посылать никак не хотелось. Проходить трудную казарменную, неприемлемую для московского мальчика солдатскую службу — это ломать судьбу, терять годы.

— Без «отлично» по родной речи даже нос совать в институт неприлично! — гремела бабушка Вера Гавриловна.

По-французски она не говорила уже давно, латынь вспоминала с трудом, но революцию девятьсот пятого года помнила:

— Мне четыре года было, стреляли в Коломне! Отец прибежал и всех детей на пол положил. А нас у него двенадцать человек было: десять сестер и два братика, один умер потом... Три дня беспорядки, а потом Аля и Басик опять в гимназию пошли. Я на Законе Божьем, маленькая еще совсем, все думала: а есть ли у батюшки штаны под рясой?

Бабушка нигде толком после гимназии не училась, как Пушкин после Лицея. Ей для жизни хватало врожденного знания и таланта. Советское свидетельство об образовании у нее было только одно — об окончании курсов красных медсестер в 20-е годы, еще до замужества.

— Охламон! Пусть хотя бы до «хорошо» подтянется! — не умолкала она.

Мама тоже нервничала. Задача требовала разумного, взвешенного решения. Мозговой, перинатальный и образовательный центр — мама и бабушка, — посоветовавшись со всеми знакомыми, решил взять репетитора. Отец хотя и считался членом семьи, но в совет по воспитанию детей не входил даже с совещательным голосом. Его безразличие, выражавшееся в простой сентенции: «Я в жизни всего добился сам!» — сводилось к обычной скупости и во внимание не принималось.

Помогли дачные знакомства. Вера Гавриловна вошла в приятельские отношения с громогласной и радушной Бертой Григорьевной, проводящей лето с внуком на съемной даче, как и наша семья. Берта была дальней родственницей одного из сталинских наркомов, но это не мешало их отношениям с бабушкой, урожденной коломенской мещанкой, напуганной советской властью на всю жизнь.

Слово «мещанка» бабушка не любила, понимая его по-горьковски. Она до горлового спазма всю свою жизнь боялась за мужа, офицера царской армии, гнившего с пятнадцатого по семнадцатый год в галицийских болотах, перешедшего к красным и преподававшего тактику в артиллерийской академии имени Ф.Э. Дзержинского.

С Бертой, тоже бывшей медичкой, они подружились и гуляли в ситцевых сарафанах вокруг озера и по опушке леса, выбрав себе палки из валежника. Берта Григорьевна, сухая, сутулая и колченогая, прихрамывала, а Вера Гавриловна, хотя и была старше, выступала павой, как молодая, с прямой спиной, и, когда было надо, поддерживала подругу. Они разговаривали, вспоминали... У них было что вспомнить: обе родились на исходе великолепного девятнадцатого века, жили в начале двадцатого, «железного». Обе были замужем за офицерами, обе пережили тридцатые годы и остались с мужьями. Потом война, эвакуация, госпиталя, смена политики партии, хрущевское сокращение армии, похороны мужей — много всего было. Теперь вот внуки. Им было о чем поговорить.

Берта Григорьевна имела обширные связи по всей Москве, оставшиеся от когда-то влиятельного отца и покойного мужа. Она и свела бабушку с Валерией Ивановной, у которой ее внук Пашка, бездарь и баловень, подтягивался по русскому.

Заслуженный учитель РСФСР, Валерия Ивановна оттрубила сорок лет в школе и, получив звание, перешла работать в гороно, но от живой работы отказаться не смогла и давала уроки, несмотря на то что репетиторство в стране развитого социализма не поощрялось. Неприятности могли быть серьезные, например, из партии вылететь. Беспартийная Валерия Ивановна совестью не мучилась и со знанием дела плевала на то, что заслуженный учитель имеет «нетрудовые доходы». Лишнего она не брала, а те деньги, что получала, нельзя было назвать нетрудовыми. Дело свое она знала твердо, любой попавший в ее руки лодырь быстро понимал: «Здесь не прошлангуешь!» Безжалостность к лентяям у нее была профессиональная, сорокалетняя. Даже Павел, которого она за пару месяцев спасла от неминуемой пары в полугодии, стал, кроме троек, приносить иногда четверки.

Под таким руководством брат сделал серьезный рывок и поступил в главный технический вуз страны.

Бабушка Вера Гавриловна не понимала, что такое институт Баумана и кто этот еврей или немец, знала только, что его трахнули куском трубы по башке во время беспорядков девятьсот пятого года в Москве на митинге.

— Так поделом, не лезь! — говорила она, вспоминая Коломну. — Сам дурак! Училище назвали, тоже мне Ломоносов!

Мишка, несмотря на неспособности к языкам, включая родной, сдавая экзамены в МВТУ, где к ошибкам будущих технических гениев («сопло», «соплом», «о двухфазной сопле», «в ракетных соплях») относились снисходительно, вступительное сочинение написал на четыре. Это был серьезный результат! Мама с бабушкой переглянулись, и... я занял Мишкино место. С русским у меня тоже было неблагополучно.

Речь у Валерии Ивановны была ясная, как у ученицы Демосфена. Каждое предложение — перекатывание камней во рту: четко, с сухим постукиванием. Безукоризненно систематизированный материал ложился в голову сразу и запоминался навсегда. До годовой пятерки я не дотянул, но четверку заработал уверенную.

Когда дело с русским языком наладилось, Валерия Ивановна неожиданно спросила:

— А ты, мил друг, куда поступать-то собираешься?

Законный, казалось бы, вопрос треснул меня по голове обухом. В армию я, ясен пень, идти не хотел, а куда поступать, ума приложить не мог. При вполне гуманитарных наклонностях никаких определенных мыслей о своем ближайшем и неминуемом будущем я не имел. Семейный мозговой центр тоже растерянно помалкивал.

— А пора бы уже и знать! Ум-то приложи! — жестко резюмировала Валерия Ивановна. — Смотри, шалопай, год остался, поздно будет!

Для консультаций была привлечена Даша, дочь Валерии Ивановны, то есть не Даша, конечно, а Дарья Викторовна, но я про себя всегда называл ее Дашей. Выпускница филфака МГУ, она окончила аспирантуру, только что защитилась — умница и красавица. Сочетание редкое, но на филологическом факультете встречающееся. Даша умела все: английский преподавать — пожалуйста, курс русской литературы прочитать — без проблем, вступительную статью к учебнику по германистике написать — будьте любезны. После защиты ей предложили работу на факультете.

— А что, давай к нам на филфак! — сказала она. — У нас новое отделение открывается — РКИ: русский как иностранный. Название — чушь собачья, русский как не русский. Кто придумал? Но суть не в этом. Там мальчишки нужны, с девок какой спрос? Выскочит замуж за араба и... тю-тю. Мальчишки дело другое. Работа с иностранцами, командировки за рубеж. Понимаешь? Рекомендация из райкома комсомола нужна. У тебя как с этим?

Я всхлипнул и промычал что-то, глядя на Дашу завороженно и боязливо. Университет! Звучало не то что весомо — недосягаемо!

— Литературой и английским я с тобой позанимаюсь, а русский мама добьет, — улыбнулась Даша.

Валерия Ивановна кивнула. Что она добьет, сомневаться не приходилось. Участь моя была решена.