Катерина Кожевина. Матти едет умирать 16+

Журнальный гид

Катерина Кожевина родилась в Омске, окончила факультет социологии НИУ-ВШЭ. Руководитель проекта «Заповедник» (ФОМ), курирует проекты на стыке социальных наук и художественных практик. В 2020 году по итогам исследовательской экспедиции выпустила в качестве ответственного редактора документальную книгу «Чувство острова», посвященную исторической памяти на Сахалине. В 2021 году дебютный роман Катерины Кожевиной «Лучшие люди города» стал победителем литературной премии «Лицей» в номинации «проза», а затем вышел в Редакции Елены Шубиной, издательство АСТ.

Катерина Кожевина. Матти едет умирать : Повесть // Знамя. – 2023. - № 3. – С.58 – 74.

Небольшая оптимистическая повесть о жизни, вопреки пугающему названию. Душевная история, начало которой положили драматические события в истории  целого народа. Финн Матти хочет умереть на родин в России, которую не посещал с тех пор, как ему исполнилось 3 года. Он приезжает к своему бывшему дому, просится на ночлег, а дальше сама судьба помогает его замыслу.

Предлагаем вашему вниманию отрывок из повести:

В 1940-м Матти был трехлетним ребенком и ничего не запомнил, кроме холода. А теперь ему восемь. Он умеет удить рыбу, чистить лошадь и сидеть верхом, знает в лесу весь черничник и что родители ходят в сауну не только мыться. За день до отъезда взрослые перестали громко разговаривать. На небе весь день гремело, и мать с ужасом вглядывалась в горизонт. Матти не мог понять, почему она так сильно боится грозы. Отец дал ему маленькую лопату и велел выкапывать свеклу. Ботва была длинной, а плод маленьким, умещался на детской ладони. Матти стало жаль, что эта свекла никогда больше не вырастет. Родители достали из подвала деревянные ящики. Половину забили одеялами и одеждой, половину — несозревшими овощами. Бабушка плакала и обнимала каждую яблоню. Они были ровесницами. Ее отец заложил сад в честь рождения дочери, и это был лучший сад во всей коммуне. Матти спрашивал родителей, что происходит, куда они собираются, зачем, но они будто язык проглотили.

После обеда Матти отправили к соседке, занести бидончик масла. Она сидела на земле, раскинув ноги, как кукла, беззвучно открывала рот и размазывала по лицу слезы с кровью. Вокруг нее лежало два десятка кур с отрубленными головами. Ветер шевелил их рыжие перышки. Матти бросил бидон и побежал по дороге, захлебываясь пыльным воздухом. Во рту уже появился привкус металла, бок пронзали иглы, а он все бежал и не мог остановиться. У кирхи Матти запнулся и упал. Каменная церковь всегда была крепостью, скалой, самым надежным убежищем для живых и мертвых. И тут Матти увидел, как несколько мужчин грузят на телегу колокол, перемотанный толстыми канатами, без языка. Он лег на землю и зажмурился. Матти представил, что в воскресенье будет служба, соберутся красивые люди, и приедет та девочка с пшеничными косами. Все будет, как всегда. Всегда. Всегда. Он вернулся домой с разбитой коленкой, и только четырнадцатилетняя сестра заметила, что кровь еще идет. 

Матти разбудили на рассвете. Сонного, посадили на телегу, поверх ящиков и чемоданов. Когда отец уже закрывал ворота, мать побежала в дом. Она вернулась с крестом и льняной салфеткой, которая висела над их кроватью — «Новый день все еще может изменить», обернула распятье и сунула Матти в руки. Лошадь уже тронулась, и тут Матти вспомнил, что не взял самое ценное — свою сокровищницу. Жестяную коробку с монетами, леденцами «Sisu», стеклышками и открытками. Никто, даже сестра, не знал, что Матти по-настоящему богат. Коробку эту он хранил в тайном месте, под сауной.

— Папа, мне надо домой. Я забыл одну вещь, — Матти сражался со слезами, но они победили. Больше всего было жаль перочинный нож с головой коня на рукоятке.

Отец повернулся и сказал:

— Не плачь, сын. Мы обязательно вернемся.

И Матти ему поверил.

На телеге хватило места только для бабушки и внука. Отец вел за собой лошадь, а молодые женщины подгоняли коров. Сестре недавно купили новые ботинки, узкие, по последней моде. Когда она сняла их, оказалось, что все ногти на ногах сошли, и из ран сочилась кровь. Сестра долго кричала, больше от ужаса, чем от боли.

Матти запомнил каждый километр дороги, каждый гранитный столбик, каждую надломанную ветку, которую приходилось убирать из-под колес. Семья Матти добралась до железнодорожной станции через четыре дня. Их ждал поезд, чтобы отвезти вглубь Финляндии. Уже на перроне бабушка сказала, что вернется назад. И если ей суждено сгореть вместе с хутором, она сгорит. Бог не простит ей, что она покинула могилу мужа. И сама она себе этого не простит. Тогда отец взял ее за руки и сказал:

— Мама, мы уже возвращались домой. Бог нас не оставит. Вернемся и на этот раз.

Но увидеть хутор снова довелось только Матти. 

Когда подкатила белая «Приора», Полина замерла у окна, сжав винный штопор. Гостей не ожидалось. Дом, в котором она жила, стоял на краю поселка, в тупике, а значит, ехали именно к ней. С водительского места выскочил Олег, местный таксист, и резко дернул заднюю дверцу. Из машины с минуту никто не выходил. Потом, нащупывая землю ногами, появился старичок с кожаным чемоданом. Полина подумала, что если он захочет поговорить с ней о боге, то заведет беседу о Джа. На незнакомце была рыжая рубашка с пальмовыми листья­ми и круглые очки от солнца. Он осторожно толкнул калитку и по заросшей тропинке направился к дому. Где-то на полпути старичок бросил чемодан в траву и свернул к сараю. Он упал на колени, прислонился лбом к деревянной стене и начал гладить облупленные доски.

Полина давно чувствовала себя магнитом для городских сумасшедших. Они хватали ее за руки на улице, читали стихи про масонский заговор, звали на лекции про телегонию, обещали провести диагностику ногтевых лунок. Но никто из них никогда не являлся к ней домой. Была надежда, что очередной сумасшедший просто погладит сарай и уйдет, но он поднялся и заковылял в ее сторону.

Полина собралась с духом и выглянула за дверь:

— Вам что-то нужно?

Он снял очки, обнажив покрасневшие глаза.

— Раиса, Раиса. 

Тревога отпустила. Похоже, ее бабуля дружила с интересным человеком. Теперь гостя можно было разглядеть получше. Что-то в нем было от Энтони Хопкинса — тяжелые веки и взгляд ребенка, который давно знает о взрослых больше, чем им бы хотелось. Сквозь редкие седые волосы виднелась кожа, почти прозрачная, как рисовая бумага. Он вытащил из нагрудного кармана позеленевший снимок. На садовой тропинке в легком радужном сиянии стояли Раиса и этот человек, все в той же канареечной рубашке. Полина уже не помнила дом таким, с отличной выправкой, вызывающе белыми окнами. Возле крыльца, низко пригибаясь к земле, цвели бордовые пионы. Старик показывал пальцем на фото и повторял:

— Raisa ja Matti

В студенчестве Полина два года жила в Хельсинки, так что, хоть и не без труда, перешла на финский.

— Матти, добрый день. А я ее внучка.

Он просиял, услышав родную речь.

— Оооо.

Но для Матти хороших новостей не было.

— Раиса умерла два месяца назад.

Его улыбка тут же поникла, и вокруг рта прорезались глубокие морщины. Он присел на крыльцо.

— Мне так жаль, — Матти смотрел себе под ноги, — Раиса была очень добра. Она всегда накрывала стол для нас.

Полина никогда не слышала, чтобы кто-то говорил так о Раисе Львовне, которую все соседи и она, родная внучка, называли только по имени-отчеству. Застолий бабушка не любила и не устраивала даже на день рождения.

— Вам достался прекрасный дом. Я родился здесь. Вон в той сауне, — он указал рукой на старый сарай.

Полина знала, что этот дом — финский. Бабушку привезли сюда ребенком в 1945-м. Она гордилась своим жильем из-за крепкого каменного фундамента — соседи такие строить не умели.

— Может, вы сдаете комнату? На пару недель.

Полина не хотела никого видеть. И уж тем более каждый день встречать на своей кухне чужого человека.

— Извините, я не могу, — и добавила: — Ко мне родственники приедут.

Никаких родственников у Полины не было. То есть были, но ни одного из них она бы не поселила в свой дом добровольно. Разве что мать.

— Я понимаю, — Матти смял в руке уголок рубашки, — разрешите хотя бы немного посидеть в сауне?

Эта просьба показалась Полине странной. Но все-таки она помогла старику подняться и открыла старый сарай. Матти опустился на толстое бревно, предназначенное для рубки дров. Рядом громоздились грабли, лопаты, лохмотьями свисала ветошь. Полина видела, как дрожат его руки со вздутыми венами. И ее пальцы тоже начали дрожать.

— Ну, я пойду в дом. Не буду вам мешать.

— О, конечно. Как хорошо, что вы его сохранили.

Полине было неловко оставлять финна среди пыли и садового барахла. Она вышла и посмотрела на бывший хутор, выкрашенный в убогий бледно-голубой. Полина ненавидела этот дом и в детстве мечтала спалить тут все, вместе с садом и забором. А родители каждое лето, не принимая возражений, отправляли ее «погостить». Когда Полине было девять, к ним домой зашла соседка. Она принесла пластмассовых Кена и Барби, а потом предложила раздеть их и поиграть «в секс» — нужно стучать куклами друг об друга и пародировать звуки из взрослых фильмов. Раиса Львовна тут же ворвалась в детскую и дала Полине пощечину. Соседка почему-то захихикала, сгребла кукол и убежала. На следующий день Раиса Львовна вколотила в порог несколько гвоздей, чтобы дверь никогда не закрывалась. Так она могла слышать все, что делает внучка. Эти гвозди до сих пор торчали из порога.

Полина переехала в поселок на сороковой день после смерти бабушки. Это решение не сразу пришло ей в голову. Уже год она снимала комнату на Моховой. Засаленную, сырую, с хлипкими окнами. С деньгами в последнее время стало туго. Так что бесплатное жилье пришлось очень кстати. Тем более что до Питера ходит автобус. Она знала, что хутор достанется ей — отец спился десять лет назад, а других родственников у бабушки не было. По закону все права на наследство Полина получала только через полгода, поэтому не могла сразу продать дом. Так она оказалась в поселке на полторы тысячи человек, чтобы через несколько месяцев, сказочно разбогатев, уехать из этой дыры навсегда.

Полина помнила, как в 90-е на высоких блестящих автобусах сюда приезжали финны. Они везли мешки с одеждой, гадкие лакричные леденцы, о чем-то шептались с Раисой Львовной, хотя язык она не знала. Местные старушки носили зеленые калоши, а иностранки — сапоги с черно-золотыми маками. В поселке травили байки про финнов, живших тут, пока их не выслали. Говорили, что от ДК, который когда-то был лютеранской кирхой, идет подземный ход к Вуоксе, и можно провалиться в катакомбы. Поэтому Полина всегда брала большую палку на детские концерты и спектакли. Сначала втыкала ее в землю, и только потом шагала сама.

Прошел час. Все это время она думала о Матти. Что его тянуло сюда, в обыкновенный пьющий поселок, окруженный бедной скалистой землей. И почему эти гниющие стены имели над ним такую власть. Полина вышла во двор. Дверь в сарай была открыта — он все еще сидел там. В темноте, обхватив себя руками и уронив подбородок между ключиц. К его волосам прилипла паутина, очки валялись под ногами, беспомощно раскинув дужки. Полине даже показалось, что финн не дышит. Она испугалась.