Мякушенко В. Рыбалка под Пикаловым мостом 18+

Журнальный гид

Василий Викторович Мякушенко родился в 1974 году в г. Бурынь (Украина). Окончил Калининградское высшее инженерное училище инженерных войск. Служил в Западной Сибири в ракетных войсках стратегического назначения. Печатался в литературно-краеведческом альманахе «Оредеж». Живет в г. Гатчина.

Мякушенко В. Рыбалка под Пикаловым мостом : Повесть / В. Мякушенко // Нева . – 2020 . - № 3 . – С. 153 – 178.

Пронзительная повесть, вместившая в себя несколько дней из жизни блокадного Ленинграда. Написано на одном дыхании и читается так же. Судьба троих детей описана настолько живым языком, что не отпускает, заставляет сопереживать и волноваться и после прочтения. Повесть будет интересна детям и рекомендуется для семейного чтения.

В свои 13 лет мальчик Валька в блокаду за отсутствием взрослых становится главой семьи и только благодаря его изобретательности и бесстрашию все они остаются живы.

Предлагаем вашему вниманию отрывок из романа «Рыбалка под Пикаловым мостом»:

На втором этаже углового дома, стоящего на пересечении Крюкова и канала Грибоедова, на диванной подушке без ножек у остывшей печки, замотанный в солдатскую шинель, похожий на тряпичную куклу, лежал мальчик и пустыми глазами-пуговками смотрел в темный угол. Пыльная комната качалась в полумраке. Все окна, выходящие на набережную, мама с братом утеплили тряпками, прижав к треснутым стеклам железные спинки от кроватей. Только одно большое окно, служившее выходом на металлический балкон, крест-накрест заклеили полосками газет и занавесили старым одеялом. Одеяло отворачивали и крепили за вбитую скобу, для прохождения света через мутное стекло. Комната сквозила пустотой. Почти все дерево, включая межкомнатные двери, сгорело в печке. Осталось самое необходимое. К выступу второго окна одной стороной прислонился шаткий стол. Низкая лежанка матери пряталась за занавеской, еще одно спальное место — кроватная сетка без спинок с матрасом и заправленным одеялом — лежало рядом с печкой. В углу, без дверок и полок, прислонился к стенке резной сервант с наваленной грудой посудой. Обои вместе с газетами были сорваны со стен косыми полосками. Тут же у печки серыми комочками валялась пожеванная бумага.

Грюкнула входная дверь, обитая рваным ватным одеялом, потянуло морозным сквозняком. В комнату, облепленный снегом, вошел пацан лет тринадцати.

— Валька, привет! Живой, не замерз? Потерпи, братан, я печку сейчас раскочегарю, согреемся, — бросил он на ободранный пол метровый кусок обгоревшей балки.

Продолжая громко разговаривать, Вовка поднял огрызок веника, отошел в другой угол, отряхнулся и стал с валенок счищать снег.

— Забегал к маме, она хлебушка передала и почти варежку гороха насыпала, так что живем, Валюха. Супчик горячий сегодня поедим. А назавтра даже сахар обещали.

Валя зашевелился, но вылезти из-под тяжелой шинели так и не смог.

— Лежи, не трать силы. О, молодец, и растопки нажевал. Смотри бумагу не глотай, только крахмал слизывай, а то кишки забьются и каюк.

Вовка скинул тяжелый ватник и прошел в боковую комнату. Вместо двери отогнул прибитое покрывало, сшитое из кусков шинельного сукна. Под окном стояли раздутые ведра со льдом. Закопченный чайник, литровый бидончик, кастрюли и сковородки, пустые бутылки и банки, разная хозяйственная утварь вперемешку с одеждой и тряпками были свалены по углам. Выбрав из кучи армейский котелок, Вовка куском заточенного штыря наколол в ведре льда. Выбрав ледяное крошево кружкой, прихватил топор и поспешил к брату.

Вскоре комнату затянуло дымком. Расколотая сухая балка потрескивала в железной печке, зашипело в котелке. Валя уснул. Вовка поправил брату съехавшую на глаза шапку и подвинул ближе к теплу. Вывернув варежку, пересыпал в тарелку горох и пересчитал. Двадцать шесть целых, четырнадцать мятых и двенадцать половинок. Подумав, он достал из шкафа жестяную коробочку из-под монпансье и зацепил ложку перловки. Теперь порядок. Замотанный в тряпочку кусок хлеба, чтобы не куснуть, накрыл тарелкой. Из кармана ватника достал серый комочек и присел к подоконнику, где больше света. Прежде чем начать кропотливую работу, погрел у печки опухшие от холода красные пальцы.

Замерзшего воробья он нашел в щели между кирпичами, на разбитом чердаке разрушенного бомбой двухэтажного дома. По дороге в нагрудном кармане воробей согрелся и начал трепыхаться. Вовка засунул руку, нащупал пальцами тонкую шейку и сдавил до хруста. Лишившись перьев, на подоконнике лежала крохотная сизая тушка, облепленная серым пухом, с раздутым животиком, большой головкой и когтистыми лапками. «На Вальку похожий, такой же дохлый», — Вовка оторвал воробьиную головку и вместе с перьями бросил в печку, а лапки и крылышки с остатками перинок оставил для навара. Из печки завоняло паленым, зашевелился под шинелью Валька. Вовка положил  воробья в ложку, сверху посолил и аккуратно опустил в кипящую воду.

— Давай, Валя, вставай потихонечку, — откинул Вовка шинель. Поднял под руки легкое тельце, посадил, прислоняя брата спиной к стенке.

— Может, шапку снять?

Валя еле кивнул. Под шапкой его стриженая голова была обмотана сползшим на затылок маминым платком. Перевязав платок, Вовка снял с печки котелок, размял ложкой разваренного воробья. Выловил лапки с перьями, отлил парующей жижи в кружку. Кусок хлеба разделил на четыре части. Два кусочка на утро оставил под тарелкой. Накрошив хлеба в кружку, Вовка подсел к брату.

— Так, давай. Только не трясись и ложку зубами не хватай.

Покормив брата, Вовка дохлебал остатки супа, тщательно пережевав все воробьиные косточки.

— Ну что, ожил? Вот видишь, а мамка все плачет. Ей сказали, что если говорить перестал и не хнычет, значит, скоро помрет. А ты уже с ноября молчишь и жив-здоров.

Да и чего без толку ныть и болтать, да, Валюха? Вот разобьем фашистов проклятых,

как погоним от Ленинграда. Ура! Победа! Смерть проклятым оккупантам! Так крикнем — у Гитлера в Берлине уши лопнут.

От Вовкиного рассказа Валя оживился, оскалил мелкие зубки, сжал маленькие кулачки и стал похож на испуганного суслика.

— Ладно, сиди грейся. Я в печку подкину и сбегаю за дровами на ночь. Мамки сегодня не будет, так что не жди. Ну, все, не скучай.

Пока не стемнело, Вовка побежал на улицу Мастерскую проверить ловушку. В бывшем католическом соборе на дырявой купольной крыше жили голуби. Попасть на ту крышу было непросто, только если перелезть из чердака соседнего дома. В соборе находилась мастерская по сборке противогазов, но с осени ее закрыли. Сверху между балками Вовка натянул куски рыболовной сетки с привязанными крючками. Сетку, катушки лески и крючки он украл из сарая деда Игната. Раньше Вовка стрелял голубей из рогатки в Никольском сквере, по набережным каналов и на Садовой. Но сейчас почти все деревья спилили, а те мелкие, что остались, стояли голые, без веток. Даже вороны пропали. Ловушки Вовка ставил в разных местах: на чердаках заброшенных складов — на птиц, а в проходных подворотнях — на собак. В узком проходе между сараями в Дровяном переулке он натянул петлю из гитарной струны, а для приманки подвесил крысиную голову. Собаку удалось поймать только раз, в первые морозы. Хорошо, что не пришлось добивать. К его приходу она одеревенела в петле. Там же за сараями Вовка разрубил мерзлое сухое тело. Ножом срезал шкуру и облепленные шерстью кости, варил в ведре. Хлеб, что давала им на день мама, оставлял Вальке, а сам ел собаку.

Под обугленными остатками сгоревшего Могилевского моста, вмерзшего в канал Грибоедова, Вовка услышал утробное рычание.

«Собаки», — похолодело у Вовки в груди. Вот так удача, только бы не спугнуть, — начал он осматриваться в поисках увесистой каменюки. Рядом ничего не наблюдалось, из снега торчали только куски грязного льда. Груды кирпичных обломков разрушенного дома находились на той стороне канала: Эх, далековато. Пока никого нет, надо действовать. Для верности требовалось несколько снарядов. Даже если оглушить в голову, то добивать или защищаться придется с близкого расстояния. Пацаны рассказывали, что так зазевавшегося Жеку из восьмого класса стая собак порвала.

«Надо рискнуть», — достал Вовка из перекинутой за спину противогазной сумки геологический молоток с короткой ручкой, обмотанной прочной ниткой. Из оружия имелись нож, трехгранный напильник, большая вилка с тремя зубьями и кусок велосипедной цепи с защелкнутым на конце замком. Все эти инструменты Вовка таскал с собой для проникновения в разрушенные помещения и защиты.

Две дворняги, черная лохматая и рыжая с большой головой, перегавкиваясь, трепали что-то торчащее из-под обгорелой стойки. Вовка подкрался поближе и спрятался за сугробом. Расстояние меньше двух метров. Для удобства скинув ватник, он пару раз присел и сделал несколько тренировочных замахов.

«Вперед!» — дал себе команду, сжав в кулаке рукоятку молотка, поднятую над головой. В другой руке держал цепь. Потихонечку обходя сугроб, он с колотящимся сердцем шел на рычание: «Швыряю в голову рыжей, она крупнее, потом добиваю, только бы не поскользнуться». Собаки грызлись внизу на льду, Вовка стоял чуть выше, на удачной позиции. Хриплые рычания с приближением становились громче. Из-за сугроба показались выгнутая дугой тощая спина и лохматый в мелких сосульках хвост, мотающийся из стороны в сторону. У собачьих лап валялся разгрызенный валенок.

Вовка дернулся грудью вперед и тут же замер. Под камнем набережной он увидел растрепанные, смерзшиеся седые волосы и серое стеклянное лицо. Отшатнувшись назад, Вовка упал на колени, ткнулся головой в снег, его вывернуло водой и желтой желчью.

За всю блокаду он первый раз плакал. Собаки грызли ноги Надежде Семеновне, его любимой учительнице географии. Ловушки в этот день Вовка так и не проверил. Прогнав собак, он, как смог, временно похоронил Надежду Семеновну.