Абдуллина Н. Сын обетования 16+

Абдуллина Нелли Ильдаровна – преподаватель, переводчик. Родилась в Уфе. Окончила МГЛУ. Печаталась под псевдонимом в сборниках и альманахах издательства Эксмо. С детства сочиняла рассказы. В пять лет, будучи большим фанатом Владимира Ильича, написала свою первую книгу под названием "Ленин - жыф". Через два года  новым кумиром стал Леннон.

Абдуллина Н. Сын обетования : Отрывок из романа / Н. Абдуллина // Дружба народов. – 2021. - № 3. – С. 7 – 87.

Нелли Абдуллина умеет удивить. От людей такого типа опытные критики ждут повествований о солнечных зайчиках, забытых тропинках, любимых ресницах. А она без всяких усилий погружается в прошлое, проникает в самый ад, и выкладывает исповеди на страницы своих произведений. Так завязка сюжета в романе «Сын обетования» началась с  того, что юный мужчина посмел спорить с Аллахом. И. все, что случается потом, он переживает через призму этого «ужасного греха».  Параллельная линия сюжета – рассказ молодой девушки, посмевшей бросить вызов обществу, отказываясь от замужества. Действие происходит в башкирской деревне начала прошлого века.

Предлагаем вашему вниманию отрывок из романа «Сын обетования»:

Когда Ибрагима везли из больницы домой, снег лежал в окрестных долинах.Его еше сдувало ветром с вершин холмов. Но скоро и там с головой потонут в сугробахсухие стебли лабазника, а если зима выйдет обильной, то скроются и зонтики пижмы.Тяжкое время наступает для лошадей, им придется много трудиться, чтобы добытькорм: вытоптать сугроб, вырыть остатки снега мордой, добраться до колкой, ледянойтравы.

Отец правил молча. Валил крупный снег, залепляя глаза Ибрагима, как повязкой.И его снова охватила ненасытная тоска. Он вспомнил, как впервые увидел себя состороны в отражении больничного окна и не узнал этого чужого юношу с землистымлицом. И крупный лоб, и скулы, плотно подпиравшие беспокойные глаза, и круглыйвыступ подбородка — все было незнакомо. Правда, в них угадывались черты Алмабики,но ведь Ибрагим всегда думал, что больше похож на отца. Черным стрижомраспахнулись брови над переносицей. Жестко торчали во все стороны отросшиеволосы. Под скулами темнели квадратные впадины — тревожные тени болезни.Неужели тот человек в отражении — это он? Нет, тот совсем другой. Кто он, где я, кто я?

Напрасно Ибрагим надеялся, что вернется в нутро мира, сольется с ним, кактолько прозреет. Теперь он ясно видел отъединение ото всего, даже от собственного тела.

Почему вместе с выздоровлением его жизнь не гтошла по-прежнему? Кудаподевался старый надежный мир? Отчего зрение ему вернул этот доктор из иноверцев,а не чистая молитва, не заступничество верных сахабов самого Пророка (мир ему иблагословение)? За кем тогда истина — за муллой или за русским доктором? А что еслидоктор был даже не человеком Книги, а из неверующих? Тогда Ибрагим выздоровелслучайно, а не по воле Аллаха. Тогда Аллаха вовсе... Но тут становилось до того жутко,что он не позволял себе думать дальше.

Эти вопросы терзали его всю зиму — на конюшнях, за трапезой, в молитве.А особенно по вечерам, когда свет лампы бил в голый угол, еще недавно скрытыйзанавеской, — после похорон дочери Арслан с Муслимой съехали в свою избу.Единственным напоминанием о Шамсии был крюк для люльки, торчаший из потолка.От него падала на беленые доски длинная тень, будто смерть манила сверху чернымкостлявым пальцем.

Ибрагим хотел было спросить у Нахретдина: вдруг он найдет ответы в Коране?Но брат совсем помешался после мартовской поездки в Уфу — к нему было неподступиться. Привез с собой кипу книг и газет, читал их все время, свободное отработы, ничего не замечая и не слыша. Возбужденно думал о чем-то, трещалкостяшками в забытьи, точно хворост в печи, время от времени вскрикивал: «Вот онокак!» или «Надо же!»

Меж тем зимний морок таял Солнце прибывало. Небо налилось светом. Грачирассыпались по нему семенами черного тмина, будто кто-то большой и невидимыйперебрасывал их с одной ладони на другую. Наступило время грачиного пира —праздника поминовения умерших.

Фаррах учил сыновей, что после смерти есть два пути: джаннат — рай для праведников, и джаннахам — ад для грешников и неверных. Но Алмабика тиходобавляла, что по весне души покидают ад и рай и возвращаются домой с первымистаями грачей. Кружат над Нарыстау, откуда когда-то черпали святую воду, летят поокраине деревни, садятся на высокие ветки и высматривают родных. Под ихсвященный грай предают земле семена пшеницы, ожидая по осени благодатной жатвыи многократного воскресения.

Ибрагим следил за птицами, которые с шумом устраивались на летний постой,и больше не верил, что чинные праведники оставят джаннат ради этого гомона. А еслиджаханнам так грозен, как рассказывал Курбангали-имам, то вряд ли он отпуститсвоих пленников.

В драчливой суете грачей было что-то ребячливое. Наблюдая за ними, Ибрагимпонял: это души детей, которые еще не успели ни согрешить, ни стать настоящимимусульманами, после смерти очутились на воле между раем и адом. Будто, не понявперемены, не замечая своего траурно-черного облачения, они вернулись домой,беззаботные и крикливые.

Там, среди грачей, наверняка были и трое спутников беспечного детства Ибрагима: проныраСултанмурат с хитрым прищуром, придумщик и сказочникЯныбай, нехтобивый толстяк Ахметзян. Свидетели его чистоты, участники егобезобидных проказ, узнают ли они Ибрагима в этом испорченном теле грешника?Неужели когда-то он был, как они, — легкий, озорной, будто весь собранный из кислыхпузырьков кумыса?

Ибрагим помнил яснее, чем вчерашний день, как их ватага собиралась в последний вечер посевной. Как носились по улицам Ильсегулово, скликая женщин идетей на праздник. Как вовсю дурачились, объедались сладким и, щедрые от дармовогоизобилия, рассыпали грачам кашу. Не задумывались, для чего так принято.Не ощущали горький привкус поминального угощения.

Но один за другим его приятели оказались по другую сторону этой трапезы.Ахметзян упал с лошади и свернул шею, Яныбай скончался от холеры, Султанмуратазабил насмерть собственный отец. Пусть Всевышний был четырежды прав, наказавИбрагима за дерзость, но за что Он отнял жизнь у них, безвинных?

Весь вечер Ибрагим прислушивался к голосам детей, что ходили по деревне,зазывая на пир. Ему самому по возрасту не полагалось участвовать в процессии. А егодрузья так и не доросли до совершеннолетия. И никто в толпе этих новых детей неподозревал, что те трое были, жили и бегали по тем же улицам, произносили те жеслова.

Ибрагим со снисходительным видом старшего вынес мальчишкам крупу дляграчиной каши, стараясь не выдавать печали: своим друзьям он собрал это угощение,тем, что погибли, не успев понять, что смертны.

На утро матери и сестры встали до рассвета, взяли горшки с маслом и кувшиныс молоком и отправились на гору. Ибрагиму было велено принести самовар иберестяной короб, полный пышек и творожных шанежек. Он изо всех сил торопилсяисполнить все до начала чаепития, иначе по традиции придется напяливать женскоеплатье и изображать девицу. Его приятель Зариф с удовольствием проделывал это, дажетальянку брал с собой и наигрывал танцы. На все готов был пройдоха, чтобы получитьугощение. Но Ибрагим таких шуток не терпел.

На вершине уже горели костры и женщины варили в котлах кашу. Ибрагимпоскорее оставил короб и самовар на расстеленной скатерти, побежал в сторонунизкорослого лесочка за поляной, чтобы его не заметили. И увидел Гюльназ.